Я иду к тебе, сынок! - Александр Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такое с ней было лишь однажды, когда, отдыхая в Пятигорске, она в одиночку забралась на Машук и встала у самой пропасти, желая посмотреть вниз. Маша оперлась ногой на большой камень, который, как ей показалось, вдруг шевельнулся под весом её тела. Тогда её так же обдало жаром и по телу заструился холодный липкий пот, и тогда же она поняла значение выражения «стоять на краю пропасти».
Вот и сейчас она стояла как бы на краю пропасти, и словно снова почувствовала под ногой тот шатающийся камень. Наконец она успокоилась и стала просматривать список, который был составлен в алфавитном порядке: мл. с. Бачилов Ю.Ф… ряд. Буинцев С.И… ряд. Вусик Г.М… ряд. Голдобин В.В…
Она читала все подряд, хотя понимала, что в верхних строчках не может быть фамилии на её букву. Наконец она решилась: пр. Кувайцев Т.Л… Слава Богу, Дусиного здесь нет! Ряд. Суханкин Н. М.
Все, Сашки здесь тоже нет. Она оглядела всех счастливым взглядом, и вдруг почувствовала на своих губах глупую улыбку. Она улыбалась своёму счастью. В этом далеком от её родины горном городе Моздоке Маша вдруг поняла значение ещё одного крылатого выражения: «как гора с плеч». Бескровными губами она прошептала «жив» и почувствовала во всем теле слабость, словно и впрямь с её плеч свалилась гора.
– Ну, чего там? – дернула её за рукав Дуся.
– Подожди, ещё не все прочитала, – отмахнулась от неё Маша.
Она просмотрела до конца весь список раненых и выбралась из толпы.
– Ну, чего? Моего там нет? – спросила Дуся.
– Наших в списках нет, – уже спокойно ответила Маша.
Но Дуся вдруг во весь голос закричала:
– Как нет! А где же тогда мой Гришанька? Зачем же тогда я пылькала в такую даль, а? Нет, вы подумайте только, девки, – его тут нет! – Дуся нервно расстегнула верхние пуговицы пальто, кофты, засунула руку между грудями и вытащила письмо. – Во, а это как же! Ведь в нем ребята пишут, что он, Гришка мой, ранен в ноги, что его надо забрать, что часть их расположена под Моздоком. Как же это так?
Маша почувствовала, что Дуся вот-вот сорвется, и попыталась её успокоить:
– Дуся, да ты погоди, надо разобраться. Тут же не написано, что он лежит в Моздоке…
– А вот я щас и разберусь! – Дуся неожиданно подхватила свою вязанку узлов и, открыв пинком дверь госпиталя, скрылась внутри. Маша, подхватив свои пожитки, проскользнула за ней.
В большом просторном вестибюле стояли пустые каталки, вдоль стен были свалены носилки и лежали груды узлов. Справа от входа стоял стол, за которым в белом халате и в шапке сидел солдат. Увидев непрошенных гостей, он сдернул с крючка на стене автомат и закричал:
– Эй, вы куда! Мамаши, сюда запрещёно, доступ только по пропускам! Сейчас же уходите! Ну, мамаши, пожалста, уходите, а то сейчас начальник госпиталя придёт, тогда он взгреёт и вам, и мне!
– Ах, тебе пропуск! – закричала Дуся, – вот мой пропуск! – Она помахала письмом. – Когда в армию забирали, никаких пропусков не спрашивали, а ать-два – и вперёд, на защиту отечества! А теперь я что же – и собственного сына не могу навестить?! Как же, пропуск им подавай! Чихать я хотела на ваши пропуска!
Солдат стоял растерянный и бледный, он явно не знал, что предпринять и как справиться с разъяренной матерью. Он вдруг сел на стул, обхватил голову руками и застонал:
– Ну, всё, не миновать мне губы.
Дуся посмотрела на него и сбавила тон:
– Сынок, что с тобой? Да мне бы только вашего главного, поговорить с ним, разузнать. Сынок мой, Гришанька… Как же так, ведь я ехала вон какую далищу… А у меня скотина, семья, работа… Как же так. Мне бы только поговорить…
– В чём дело, сержант Сукоркин? – спросил сзади чей-то строгий голос.
Маша обернулась и увидела, как по лестнице спускается мужчина в белом халате и белом колпаке. Сержант встал, растерянно развёл руки, на одной из которых повис автомат.
– Да вот, товарищ майор, ворвались, говорят, сын тут… Я им говорил, что нельзя, но они не слушаются.
– Потому что ленишься, Сукоркин, а дверь закрывать и открывать надо только по условному сигналу, или по телефонному звонку, или когда пропуск выпишут. Понял, Сукоркин?
– Так точно, товарищ майор, – вытянулся Сукоркин.
– Вы уж не ругайте его, товарищ офицер, – заступилась за парня Дуся. – Он тут совсем не причем. Это всё я… Гришка, сын мой, у вас тут лежит…
– Ну вот что, женщины, пойдёмте-ка ко мне, а то меня уже ноги не держат, – сказал майор. – Раз уж вы проникли на секретный военный объект, – насмешливо добавил он и, резко развернувшись так, что полы длинного белого халата раскрылись веёром, обнажая камуфляжную форму, стал подниматься по лестнице на второй этаж. Женщины устремились за ним, как нитка за иголкой.
Наверху, в большом фойе с колоннами, стояли несколько рядов коек с ранеными, возле которых высились ряды стоек для закрепления систем и облезлых тумбочек. По рядам сновали санитары, которые подносили воду, делали уколы и перевязки, сливали в ведро из уток, кого-то просто успокаивали.
Рядом с дверью в кабинет майора лежал белобрысый коротко стриженый паренек с исхудавшим лицом и необыкновенно большими голубыми девчачьими глазами. Он полулежал на подушке, а рядом с ним сидела женщина, по-видимому, мать, нежно гладила его по руке и тихо говорила:
– Коль, а Коль, ты, сыночек, свою присягу выполнил, раненый вот. Поедем, родной, домой. Отец там места не находит, когда узнал…
Сын виновато прятал глаза и, почему-то то и дело поглядывая на соседние койки, мямлил:
– Ну не надо, мама. Не надо, мама. Ну, неудобно, люди смотрят, тут же мои друзья, товарищи. Не могу я, мама…
Женщина вздохнула:
– Что мне до твоих товарищев, у них своя беда, у меня своя. Один ты у меня.
Мать тихонько скулила, а у сына, который смотрел на неё, тоже наворачивались слезы, и он, чтобы удержаться, кусал губы и глупо хлопал своими длинными ресницами. А мать снова тихонько говорила, словно мечтала:
– Может, тебя после ранения на побывку отпустят, а там, глядишь, и война кончится. Я к командирам пойду, добиваться буду. Дома мы тебя вмиг на ноги поставим. Не то что тут. Известно, у семи нянек дитя без глазу.
Коля виновато крутил головой, поджимая от досады губы, и отвечал нехотя:
– Может быть. Хорошо бы… Наш комбат обещал, что если кого ранят, раньше демобилизуют.
– Слушай ты их, командиров-то! – зло оборвала его мать. – Они наобещают с три короба, чтобы только заманить под ружье. Ты лишь год прослужил, а до увольнения вон сколько времени! Может, послабление какое дадут. Говорят, скоро вообще по полгода служить будут.
Проходя мимо них, Маша ещё подумала: «Интересно, а смогла бы и я вот так же говорить с Сашкой, уговаривать его ехать домой?» И не знала ответа.
9
Когда женщины вошли в кабинет, как оказалось, главного врача, Дуся тут же устроилась на стуле, вытащила письмо и, потрясая им, сквозь слезы стала доказывать:
– Вот письмо. Ребята пишут, что он должен быть в Моздоке, а мне говорят, что тут его нет! Как же так? А ведь у меня дом, семья, скотина, муж… Я в такую далищу припёрлась, а мне говорят, что Гришаньки тут нет! Как же так?
Майор одним взглядом окинул письмо, положил его на стол:
– Всё ясно. Как вас звать-то? Евдокия Семеновна? Послушайте меня, Евдокия Семеновна, во-первых, успокойтесь, пожалуйста! Мне без ваших слёз тут горя хватает! – Дуся вмиг притихла. – Сейчас во всём разберёмся. А вы тоже садитесь, – Майор указал Маше на стул. – Итак, вам написали, что часть вашего сына находится в Моздоке. Так?
– Так, – кивнула Дуся, развязывая узел своей шали, под которой оказался ещё и платок.
– А где его ранили, в каком месте? – терпеливо спрашивал майор.
Дуся растерянно развела руками:
– Тут не прописано.
– Верно, не прописано, – подытожил майор. – Значит, нужно найти его часть, прийти в штаб командования и узнать, где ваш сын участвовал в боевых действиях и где он получил ранение. Так?
Снова получив в ответ кивок, майор продолжал:
– Варианты могут быть такими: если его ранили легко, то он может находиться в каком-то полевом госпитале. Возможно, я повторяю – возможно, у него тяжёлое ранение, тогда вашего сына…
– Ох, Гри-иша-а-нька, – простонала Дуся.
– Что? – переспросил майор.
– Я говорю, сыночка так моего зовут, Гришкой. Господи, мается где-нибудь на чужой сторонушке и не знает, что его мамка ищет его по всем кавказам. Вот он, рядом, а я помочь ему ничем не могу…
Конец ознакомительного фрагмента.
